ГЛАВНАЯ
БИОГРАФИЯ
ГАЛЕРЕЯ КАРТИН
СОЧИНЕНИЯ
БЛИЗКИЕ
ТВОРЧЕСТВО
ФИЛЬМЫ
МУЗЕИ
КРУПНЫЕ РАБОТЫ
ПУБЛИКАЦИИ
ФОТО
ССЫЛКИ ГРУППА ВКОНТАКТЕ СТАТЬИ

Главная / Публикации / Марк Лисневский. «Искусство, рожденное Торой»

Глава 5. Одушевленные пейзажи Сутина

По сравнению с Шагалом, о творческом пути которого написаны сотни статей и монографий, о жизни и творчестве Сутина сказано немного, хотя оба художника были гениальными живописцами, получившими всемирное признание.

Хаим Сутин родился в 1894 г. в Белоруссии, в маленьком местечке Смиловичи, в бедной религиозной многодетной семье. Его отец зарабатывал на жизнь починкой старой одежды. Он хотел, чтобы и сын овладел этим ремеслом, но амбиции мальчика были направлены в другую сторону: с тринадцати лет он увлекся рисованием. Семья относилась к занятию, которое ему очень нравилось, как к бесплодной трате времени. В какой-то момент Хаим решает покинуть родительский дом, чтобы получить художественное образование в Виленском художественном училище. Добравшись после многих приключений до Вильны, Сутин пытался поступить в это заведение, но предварительный экзамен показал отсутствие художественной выучки. Сутин не получил проходного балла, и ему было отказано в приеме. Но затем он упросил преподавателей допустить его на дополнительный экзамен, и, несмотря на несовершенство технического исполнения, экзаменационная комиссия согласилась принять его на подготовительное отделение. Фамилия Сутина была внесена в списки слушателей. Так началась его дорога в искусство. Сутин проучился в училище три года, а затем, в возрасте семнадцати лет, уехал в Париж.

Там его домом стала мастерская в знаменитом «Улье». Это место было прибежищем для многих бездомных художников. В это время в «Улье» уже жили и работали Модильяни, Шагал, Цадкин, Липшиц, Альтман и многие другие художники, ставшие впоследствии знаменитыми мастерами. Молодые художники вели нищенское существование, но были преданы искусству и питали надежды на лучшее будущее. В 1919 году хозяин художественной галереи и друг Сутина Л. Зборовский дал ему денег под залог будущих работ, и художник уехал на три года на юг Франции, в городок Сера, расположенный во Французских Пиренеях.

Перелом в судьбе художника наступил в 1923 году. Однажды галерею Зборовского посетил знаменитый американский медик Альберт Барнес. Он внимательно рассмотрел сваленные в углу одной из комнат галереи холсты Сутина, затем спросил об их стоимости и тут же оптом купил все работы. В свое время Барнес получил патенты на ряд разработанных им медицинских препаратов. Продажа лицензий на производство этих препаратов оказалась очень выгодным делом, и Барнес быстро разбогател. Таким образом, художник, попавший под его покровительство, мог считать себя обеспеченным на многие годы.

Сутин напряженно работал и создал сотни картин, где отразились и его детские впечатления, и тяжелый опыт становления художника, а также постоянные размышления о целях и смысле его деятельности.

Голод был спутником многих лет жизни Сутина, в результате чего он страдал язвой желудка — этой болезнью людей, которые провели многие годы в нищете. Она же стала причиной смерти художника, когда ему еще не было пятидесяти лет.

После оккупации нацистами Парижа и большей части Франции Сутин жил в постоянном страхе перед арестом из-за своего еврейского происхождения. Весной 1941 года друзья художника настояли на его переезде из Парижа на юг Франции, в маленький городок, где мэр снабдил его фальшивыми документами. В 1943 году произошло обострение язвы желудка. Художника тайно привезли на операцию в Париж, но было уже поздно.

Как уже сказано, в 1919—1922 гг. Сутин постоянно жил и работал в Сера, маленьком городке во Французских Пиренеях, и только изредка выбирался оттуда в Париж или на южное побережье Франции, в Ванс и Кан-сюр-Мер.

В этот период Сутин пишет в основном пейзажи: виды городка и окружающих его горных ландшафтов. Главная особенность этих работ — выразительно переданное художником ощущение неустойчивости, деформации и смещения пластов горных пород. В ритмах этих пейзажей неизменно присутствует некая нестабильность, вихревое движение.

Это достигается тем, что художник в своих композициях почти не пользуется вертикальными и горизонтальными линиями, которыми обычно подчеркивают равновесие и статичность композиции. Статика не привлекает Сутина. Ведь при статичных состояниях все остается в заданных границах, то есть мы видим предметы и явления как таковые, и не более того. А Сутина в природе интересует шанс для изменения, для перехода в другое состояние, он хочет показать то напряжение сил, которое делает возможным преодоление пограничных рамок, выход в новое измерение, трансформацию.

Поэтому статике Сутин противопоставляет экспрессивные сдвиги, наклоны, смещения — выражая этим свое представление о неустойчивости и динамичности материального мира. Крутые склоны гор с накренившимися рядами домов, горные дороги, устремленные прямо в небо, старые деревья с мощными искривленными ветвями, которые тянутся вверх, как руки людей, вознесенные в экстатической молитве, — все усиливает это впечатление.

Если первые пейзажи художника еще можно рассматривать как выполненные в стиле экспрессионизма произведения этого жанра, то многие последующие работы перерастают рамки самой тематики. Пейзаж наделяется символическим содержанием. Цвет становится все более напряженным и магическим. Деревья и строения начинают напоминать лица и фигуры людей, которые пытаются вырваться из плена материальной формы.

Символический подтекст виден и в натюрмортах Сутина, которые он писал в Сера и по возвращении в Париж. В этих сериях натюрмортов с завядшими цветами в кувшинах, с селедками и вяленой рыбой, битой птицей и подвешенными на крюках кроликами передано ощущение внезапно прерванной жизни, а страдание, запечатленное в глазах забитых живых существ, ассоциируется с наполненными предсмертным ужасом глазами мирных жителей местечек черты оседлости, которые во все времена становились жертвами военных конфликтов и погромов.

Все, что наблюдает Сутин, становится частью его самого: художник был одарен способностью глубоко чувствовать жизнь всего, что его окружало, — и потому в его пейзажах и натюрмортах одушевленные и неодушевленные предметы часто трансформируются в двойников — аллегорию человеческих существ.

Сутин — не единственный еврейский художник, который чувствовал любовь и сострадание к униженным и вызывающим жалость людям и вообще ко всем творениям в нашем мире. Такое же отношение мы видим и у других художников — представителей еврейского искусства, таких, как Каплан, Леон, Шагал, как мастера, работающие сегодня в профессиональном еврейском искусстве. Конечно, чувства любви и сострадания и вообще свойственны человеческой природе, но их проявления в еврейском народе не спонтанны, они являются также результатом воспитания, имеющего в своей основе Тору и традицию. Эти чувства имеют особенно глубокие корни, уходящие еще к нашему праотцу Аврааму-авину, который ощущал свое единство со всем миром и чувствовал ответственность за каждое творение. А если человек поднимается до такого уровня причастности и ответственности за все, что происходит в мире, то мир становится для него так же близок и важен, как его собственный дом.

Отмечая эту настроенность художника, мы подходим к основной теме нашей главы, а именно — по каким признакам мы можем отнести творчество Сутина к еврейскому искусству? Ведь в произведениях Сутина — в отличие от Шагала — никакой специфически еврейской тематики нет.

Вернемся еще раз к вопросу, который мы так или иначе затрагивали в предыдущих главах. Каковы отличительные признаки еврейского искусства? На этот раз сосредоточимся на его стилеобразующих элементах.

Прибегнем к самому простому — словарному — определению понятия стиля. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона художественный стиль определяется как отражение в произведениях искусства целостного мировоззрения данного народа. Профессиональное еврейское изобразительное искусство подпадает под такое определение, так как в произведениях еврейских художников мы видим целостное мировоззрение и адекватную ему пластическую форму.

В еврейском искусстве, как мы уже показывали на предыдущих примерах, мировоззрение определяет очень многое. Для еврейского художника духовный и материальный миры — не два различных миропорядка. Это единая действительность, которая включает в себя и природный, и надприродный мир. Даже характер линий и пластика форм — это следствие той модели мира, которую мы видим в Торе, той законченной, цельной картины мироздания, которая ею представлена.

Еврейский художник ощущает мир сотворенным, созданным Творцом. Это явно противоречит тому, что мы видим на холстах современных художников, где представлена субъективная реальность, в которой доминирует собственное Я художника. И эту реальность и сам художник, и — вслед за ним — зритель воспринимает как полноценную реальность. Безусловно, такой художник в меру своего таланта дарит зрителю свою эмоциональную энергию, свое понимание красоты, свое осмысление жизни. Но тот факт, что себя он творением не ощущает, делает это осмысление ограниченным, скованным рамками материального мира.

Еврейскому художнику, который понимает, что он сам — творение, что видимое им — лишь малая часть реальности, и в голову не придет мысль, что это и есть вся реальность. В его произведениях, помимо создателя картины, всегда — так или иначе — присутствует Создатель мира. В работах еврейских художников есть различные подходы к решению этих задач, но в целом для всех для них характерно стремление выявить духовную основу нашего материального мира и единство всего сотворенного.

Еврейские художники 20 века, времени формирования современного еврейского профессионального искусства, — в большинстве своем выходцы из местечек Восточной Европы. Они не только впитали это мировоззрение непосредственно, из воздуха, которым дышали в детстве и отрочестве, не только из уклада и обычаев еврейского местечка, но, как и полагается, изучали Тору в традиционной системе еврейского образования. К чему, кстати, после немалого перерыва возвращаются сегодня многие художники — наши современники. Желая понять, каковы формообразующие стилевые признаки еврейского искусства, мы должны сказать еще несколько слов о еврейском мировоззрении. Как ни парадоксально это звучит, наш ограниченный, материальный мир в своей изначальной сущности безграничен, ибо безгранична сила, которая его создала. Творец мира бесконечен (одно из Имен Всевышнего на иврите — Эйн соф). Поэтому и все творения в своей изначальной сущности безграничны, и в этом проявляется глубинная связь всего сотворенного с Творцом. Но безграничность не дает нам возможности увидеть предмет, так как исключает любую попытку придать ему какую-либо форму. Поэтому всем Своим творениям в нашем мире Создатель придал определенную форму, поставил предел, как-то ограничивая их. Но по своей изначальной сути у них есть потенциал для выхода из всех границ. Границы — это что-то внешнее, не определяющее суть вещей. Так линия морского побережья ограничивает водные просторы, но это не те границы, которыми море само себя ограничивает, поскольку вода не имеет никакой определенной формы.

В связи со сказанным обратим внимание на совершенно особое отношение к пластике форм и движению цвета в творчестве Сутина. У него практически не увидишь четких контурных линий, жестко ограничивающих формы предметов, классических пропорций в изображении фигур людей и архитектурных сооружений, стремления изобразить натюрморты и пейзажи как можно ближе к натуре. Наоборот. К примеру, в изображении им деревьев, строений и живых существ присутствует «неправильный рисунок», стремление к гротеску и экспрессии, а в его живописи красочные массы образуют различные формы, связанные друг с другом и как бы перетекающие одна в другую. Контуры предметов изменчивы, прерывисты. Они исчезают в пространстве и возникают из него.

Наш жизненный опыт говорит, что каждое творение — это именно данное творение, а не что-то другое. И это неудивительно, потому что таким Всевышний являет нам мир, скрывая Свое управление под оболочкой природных явлений. Однако Тора дает нам примеры исключительных событий, которые выходят за рамки всех границ, переворачивают все наши представления о действительности. Говоря об исходе евреев из Египта, Тора дает нам примеры чудесных мгновенных превращений неживого в живое, воды в кровь, света в тьму и т.д., когда творения перестают быть чем-то определенным. Чудеса отменяют ограничения, связанные с временем и пространством, и тогда все может произойти и все может трансформироваться во все.

Но обычно чудеса облачены в одежды природных явлений и их скрытая реальность почти не видна сквозь окружающие нас материальные формы.

Однако Сутин через внешний образ вещи пытается указать нам на присутствие образа более высокого порядка, на угадываемое наличие у вещи невидимой сущности — того истинного уровня, где находятся ее истоки. Отсюда — внутренняя напряженность его произведений, изображение видимого с явно ощутимой попыткой куда-то вырваться, выйти за пределы изображаемого.

Когда мы сравниваем творчество Шагала и Сутина, то выясняется, что художественное творчество Шагала в 40—50-х годах прошлого столетия во многом было связано с поиском новых визуальных форм, адекватно воплощающих явные чудеса, подобные тем, о которых говорится в Торе. Одним из примеров этому может служить работа Шагала «Фокусник», относящаяся к 1943 году. Сутин же в циклах своих пейзажей и натюрмортов стремится к постепенному раскрытию скрытых чудес — той чудесной основы, которая была изначально заложена в природе всех вещей, но затем скрыта под покровом природных проявлений нашего материального мира. Этим несходством еще раз подтверждается уже отмеченное нами выше наличие в работах еврейских художников различных подходов к решению одной и той же задачи — выявлению духовной основы нашего мира.

Эта задача, и вместе с ней — динамичность, символизм, трансформативность и связанное с этим особое отношение к цвету, характеру линий и пластике, и являются основными стилеобразующими элементами еврейского искусства, безусловно присутствующими у Сутина.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

  Яндекс.Метрика Главная Контакты Гостевая книга Карта сайта

© 2024 Марк Шагал (Marc Chagall)
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.